Неточные совпадения
Высаживая перед кондитерской Джемму из кареты, Санин, ни слова не говоря,
положил ей в руку возвращенную им
розу.
— Да, я потом вас позову, — сказала Вера и сейчас же вынула из маленького бокового кармана кофточки большую красную
розу, подняла немного вверх левой рукой голову трупа, а правой рукой
положила ему под шею цветок.
Но и она, моя лилейная и левкойная подруга, моя
роза белая, непорочная, благоуханная и добрая, и она снялась вслед за мною; поступью легкою ко мне сзади подкралась и,
положив на плечи мне свои малые лапки, сказала...
Так и сталось, — Людмила пришла. Она поцеловала Сашу в щеку, дала ему поцеловать руку и весело засмеялась, а он зарделся. От Людмилиных одежд веял аромат влажный, сладкий, цветочный, — розирис, плотский и сладострастный ирис, растворенный в сладкомечтающих
розах. Людмила принесла узенькую коробку в тонкой бумаге, сквозь которую просвечивал желтоватый рисунок. Села,
положила коробку к себе на колени и лукаво поглядела на Сашу.
Положив красивые руки на колени, старец сидел прямо и неподвижно, а сзади него и по бокам стояли цветы в горшках: пёстрая герань, пышные шары гортензии,
розы и ещё много ярких цветов и сочной зелени; тёмный, он казался иконой в богатом киоте, цветы горели вокруг него, как самоцветные камни, а русокудрый и румяный келейник, напоминая ангела, усиливал впечатление святости.
— Войдите ж, войдите, — примолвил он, наконец, — войдите, драгоценнейший Василий Михайлович, осените прибытием и
положите печать… на все эти обыкновенные предметы… — проговорил Ярослав Ильич, показав рукой в один угол комнаты, покраснев, как махровая
роза, сбившись, запутавшись в сердцах на то, что самая благородная фраза завязла и лопнула даром, и с громом подвинул стул на самую средину комнаты.
Он с трудом разжал обвивавшие его шею уже похолодевшие руки, бережно уложил княжну на кушетку,
положил ей на грудь букет из белых
роз и, оборвав цветы, стоявшие в букетах и других вазах и корзинах, положительно усыпал ее ими.
„Вы так добры, вы так милостивы…” — говорила
Роза, сложив свои руки в виде моления. Она стояла на раскаленных угольях; но сойти с них не было возможности. Своевольный капитан, стащив с нее неосторожно косынку,
положил широкую, налитую вином руку свою на плечо девушки, белое, как выточенная слоновая кость. Это был пресс, из-под которого трудно было освободиться.
Ты слыхал, что такое Кенигштейн: твердыня на скале неприступной, куда нога неприятельская никогда не
клала своего следа и, вероятно, никогда не
положит. И туда умели пробраться любовь
Розы и верность Фрица. Рассказывают, что комендант кенигштейнский, несмотря на ужасный пример, в его глазах совершенный, склонился было за тельца золотого освободить нашего дядю, но что Паткуль слишком понадеялся на заступление Петра, на важность своего сана и великодушие Августа — и отказался купить себе свободу ценою денег.
Принесли крылатые дети в роскошный небесный сад Галю,
положили на душистую полянку, сплошь покрытую ароматными листьями и
розами, и, встав вокруг нее, запели звонкими красивыми голосами, какие могут быть только у ангелов...
С этими словами Фрица одолела вещая грусть; но вскоре, приняв бодрый вид, он
положил крестообразно руки на повалившееся дерево, припал ухом ко пню и сделался весь слух и внимание. Минут через пятнадцать вынырнула опять из дупла пригоженькая посланница. Щеки ее горели, грудь сильно волновалась; стоя возле нее, можно было считать биение ее сердца. За нею с трудом выполз Немой, пыхтя, как мех; он обнял дружески Фрица и погрозился пальцем на
Розу.
Роза поймала в глазах своего друга желание и спешила исполнить его; сходила в Дрезден, объявила невесте Паткуля, что несколько строк ее руки утешат затворника, получила от нее письмо, несла несколько миль свинцовое бремя у сердца своего и эту новую жертву
положила к ногам своего кумира, чтобы в глазах его прочесть себе награду.